fir_vst

Перевод с английского под редакцией В. К. Есипова

Three Years of Arctic Service 1881—84
by Adolphus W. Greely
New York, 1886

* * *
    …Внешний вид колонии в Годхавне полностью повторяет типические черты, свойственные большинству гренландских торговых станций. Немногочисленные жилые дома датских чиновников представляют собою деревянные постройки из грубо обтесанных бревен, которые отлично защищают обитателей от сырости и холода. Излишне, пожалуй, говорить, что внутреннее убранство вполне соответствует датскому образцу, и в некоторых домах, не будь здесь щеголевато одетой эскимосской прислуги, легко было бы вообразить себя в Дании. Хорошенькая церковь со шпилем и колокольней, неизбежные товарные склады с лавками для розничной торговли и, наконец, салотопенный завод завершают список казенных строений.
    Эскимосские дома, по общему правилу, очень бедны: в большинстве своем это хижины из камня и дерна, внутри обшитые деревом и снабженные досчатыми нарами, которые днем служат скамейкой, а ночью кроватью. В самых лучших домах покатая деревянная крыша заменяет плоскую кровлю из грязи и дерна, а в окнах вставлены стекла вместо пузырей, получаемых из внутренностей тюленя.
    При высадке на берег прежде всего поражает огромное количество и свирепый нрав местных псов. Собака весьма нужное животное в Северной Гренландии, и, кажется, она как нельзя лучше понимает это. На каждого постороннего она смотрит как на врага. Впрочем, эти псы бывают несносны только на участках своих хозяев. Забавно бывает следить, как воющая и тявкающая стая внезапно обращается в бегство на границе чужих владений. Мало найдется собак, которые решатся в одиночку обежать всю деревню Годхавн. Камень или палка легко успокаивают стаю, но иногда, во время долгих голодовок, псы могут быть опасны для ребенка и даже, хотя и очень редко, для взрослых.
    Собачья упряжка, купленная нами в Годхавне, состояла из здоровенных, угрюмых животных, наделенных, по-видимому, неисправимым злонравием, которое, однако, впоследствии совершенно исчезло под благотворным влиянием ласкового обращения и хорошего корма.
    20 июля доктор Октав Пэви прибыл из Ритенбенка, где он провел весь истекший год, работая в качестве натуралиста. Он был зачислен со званием младшего военного врача для обслуживания экспедиции и в тот же день принес присягу.
    Утром 21 июля несколько часов плавания под парами мимо высоких, крутых берегов острова Диско привели нас ко входу в пролив Вайгат. Вдоль всего этого побережья на 50 миль к востоку нет ни одного убежища для кораблей, и в 5 милях от Годхавна самый ловкий горец напрасно будет искать места, чтобы взобраться на отвесные утесы.
    Очень приятно было наше путешествие между хмурыми, бесплодными скалами по правую руку от нас и спокойным голубым морем, покрытым бесчисленными и нескончаемо разнообразными ледяными горами, которые красовались и сверкали под арктическим солнцем. Но затем спустился густой полярный туман, так что даже нашему остроглазому рулевому не легко было довести «Протея» до якорной стоянки в узком, глубоком фиорде, который отделяет Ритенбенк от острова Арвепринс.
    Здесь приняты были на борт новые собаки с дополнительным запасом корма и других предметов. Пришельцы отнюдь не ласково были встречены уже бывшими на корабле псами, и немедленно начались нескончаемые драки, которые продолжались до того дня, когда нам пришлось пуститься в обратный путь.
    Ритенбенк основан в 1755 г. Он расположен на маленьком островке того же имени, лежащем к востоку от более значительного острова Арвепринс. Окрестный вид поистине грандиозен. Обрамлением берегов служат крутые утесы, прорезанные узкими долинами, которые все глубоко изрыты бурными потоками, изливающимися во фиорд в течение короткого лета.
    Из Ритенбенка мы медленно пошли под парами к северу через пролив Вайгат, который отделяет остров Диско от материка. Низкие облака во многих местах покрывали горы, которые по обе стороны от нас круто подымались на высоту от 975 до 1300 метров. Часть материка, примыкающего к проливу Вайгат, представляет собою полуостров, свободный от внутреннего льда, орошаемый одной из величайших рек Гренландии и одетый богатой растительностью Недалеко от его оконечности находятся остатки самого северного строения, некогда воздвигнутого в Гренландии не эскимосскими руками. Это весьма примечательные развалины, известные под именем Медвежьего капкана.
    Не без удовольствия увидели мы вдали Заячий Остров и вышли в открытый Баффинов залив, потому что как раз в это время начался сильный ветер и дождь. Плавание по проливу Вайгат бывает крайне опасно в туманную и бурную погоду, благодаря тысячам ледяных гор, которые всегда находятся в его водах.
    Порою облака раздвигались и открывали красивое зрелище пустынного, отороченного скалами берега, чрезвычайно обрывистого характера. Всего больше интересовал нас Сэндерсон-хоп — высокий мыс, впервые замеченный триста лет назад Джоном Дэвисом. Но каприз полярного лета лишил нас возможности увидеть этот пункт, и мы провали несколько скучных часов перед Упернивиком, пока, наконец, благоприятный ветер не раздвинул завесу тумана и не позволил нашему рулевому ввести нас безопасным путем в жалкую бухточку, называемую здесь гаванью.
    Первым американским солдатом, завербованным в Гренландии, был, без всякого сомнения, рядовой Морис Коннель, принадлежавший к составу нашей экспедиции. Срок его службы истек, и он снова записался в Упернивике.
    Не хватало только эскимосов для управления собаками. Два человека, живущие в Провене, были горячо нам рекомендованы, и я решил послать за ними. Так как Провен лежит в 50 милях к югу, пришлось спустить на воду катер «Лэди Грили» (так лейтенант Локвуд окрестил его). Катер вернулся из этой поездки 28 июля и доставил двух эскимосов — Фридерика Кристиансена 35 лет и Йенса Эдварда — 38. Эти люди подписали договор и присоединились к экспедиции в тот же самый день со своими кайяками и охотничьим снаряжением.
    За эти дни я имел возможность осмотреть окрестности Упернивика, что на эскимосском языке означает весну, и хотя инспектор Смит сказал мне, что за последние четырнадцать лет здесь никогда не было так много зелени, как в этом году, окружающая местность не имела ничего привлекательного. Остров, хотя и не слишком скалистый, кажется, однако, пустынным и голым, и лишь кое-где он покрыт скудной растительностью. С самого возвышенного пункта открывается вид на Аугпадларсокское ледяное поле, которое ежегодно посылает в море тысячи айсбергов, и этот ледяной строй являет собою зрелище, надолго остающееся в памяти.
    В северном направлении далеко протянувшийся безотрадный берег скрывает от глаз путешественника вид на Тасиусак, самое северное поселение эскимосов, унылое место, труднодоступное и редко посещаемое.
    Наконец, неукротимые собаки были доставлены на судно, счета с ошеломляющими датскими ценами проверены и оплачены, пронизанные ветрами узкие проливы между скалистыми островками благополучно пройдены, и мы, оставляя позади себя Упернивик и цивилизацию, смело пустились навстречу всем опасностям дальнего Севера.
    Мы плыли в северном направлении, пока не очутились в виду островов Берри. Здесь, заметив полное отсутствие льда, если не считать многочисленных айсбергов, выплывавших из Аугпадларсокского фиорда, я приказал держать курс прямо на мыс Йорк, надеясь что «Средний проход» будет вполне доступен в это позднее время года. Здесь уместно будет наполнить, что мы давно находились в области непрерывного дневного света.
    Мы продолжали наше плавание 30 июля по открытому морю, причем не видно было ни малейших признаков льда до 5 часов утра, когда впервые появились мелкие льдины, которые не могли помешать продвижению парохода; они тянулись едва на 3 мили в длину, а по направлению к западу занимали пространство от одной до полуторы миль.
    Когда мы подвигались вдоль северной кромки этих льдов, был замечен на небольшой пловучей льдине белый медведь. С деловым видом он ел только что пойманного молодого тюленя и, по-видимому, не обращал никакого внимания на корабль, пока не очутился на расстоянии полумили. Тогда он отбежал на несколько метров от своей добычи, но затем вернулся. Странным образом он, по-видимому, не хотел уйти в воду: нырнул и вскоре снова взобрался на льдину. С корабля раздалось несколько выстрелов, из которых один, очевидно, достиг цели. «Протей» застопорил машину и спустил лодку, в которую вошли лейтенанты Кислингбэри и Локвуд с двумя-тремя матросами и завладели убитым животным. Это был молодой самец, имевший в длину 2 метра 30 сантиметров и весивший, надо думать, около 270 килограммов. Мясо его было вполне съедобно. Сержант Райс сфотографировал убитого медведя, после чего эскимосы сняли с него шкуру.
    Не встречая более льда, мы продолжали путь, и в 4 часа пополудни 31 июля мичман и квартирмейстер разглядели сквозь легкий туман какую-то землю, которая должна была быть высокими утесами мыса Йорк. Но туман становился всё гуще, и судно было вынуждено перейти на пониженную скорость вплоть до 8 часов утра следующего дня. Тут туман на несколько мгновений рассеялся, и мы увидели землю в 5 милях к северу. Но она скрылась раньше, чем мы успели опознать ее. Мы были вынуждены оставаться под парами на одном месте и в течение всего остального дня прошли не более 20 миль.
    Утром 1 августа туман, наконец, рассеялся; мы определили по солнцу положение корабля и узнали, что находимся в 20 милях к юго-западу от глетчера Петовик. В час пополудни мы уже оставили позади остров Вольстенхольм и взяли курс на архипелаг Кэри.
    Пловучие ледяные горы, редкие вблизи мыса Йорк, оказались весьма многочисленными у северной оконечности острова Вольстенхольм. В 3 часа пополудни показался архипелаг Кэри, и два часа спустя «Протей» сделал остановку у северной оконечности самого южного из островов этой группы. Лейтенант Кислингбэри и д-р Пэви осмотрели курган, воздвигнутый по приказанию сэра Джорджа Нэрса в 1875 г. Наш фотограф-энтузиаст умудрился втащить свой аппарат на самую высокую точку острова и заснять оттуда курган. Остров этот так суров и неприступен, что даже человек, не отягощенный никаким грузом, не без страха будет взбираться по его утесам. Растительность там весьма скудная.
    Мы оставили острова Кэри в 8 часов вечера и пять часов спустя поравнялись с островом Хаклюйта, интересным в том отношении, что это самая северная из земель, посещенных Баффином в 1616 году.
    К югу от мыса Александры Полярное море почти всюду бывает видимо с проплывающего мимо корабля, но далее к северу материковые льды отступают вглубь, оставляя побережье свободным. Здесь во многих местах вырисовываются цветущие долины, которые производят особенно сильное впечатление благодаря контрасту с только что пройденными берегами.
    Мы миновали гавань Пандоры в 10 часов утра, и около полудня «Протей» бросил якорь между мысом Ольсена и островом Литлтон.
    Лейтенант Кислингбэри с партией, в которую входили также эскимосы, отправился в бухту Спасательной Лодки осмотреть зимовье экипажа «Полярис» и завязать сношения с эскимосами племени Эта, если бы таковых удалось найти. Оказалось, что домик, построенный командой «Полярис», исчез, но местоположение его было легко установить по кухонной печке, манометру и многим другим предметам, оставшимся после зимовки «Поляриса». Рядовой Генри нашел на южном берегу острова Литлтона, против мыса Ольсена, останки женщины, погребенной в старинном эскимосском доме. Этот домик был нами тщательно осмотрен. Очевидно, он служил когда-то постоянным жилищем. Не только самый домик, но и всё окружение, в том числе богатейшая густая растительность, были доказательством этого.
    С высот острова Литлтона можно было установить, что на пространстве, по меньшей мере, в 40 миль море совершенно свободно от льда. Зная, однако, как изменчиво бывает движение льдов в этих водах, я решил не высаживаться у мыса Сэбайна для освидетельствования английского склада, а держать курс прямо на мыс Хаукса.
    Мыс Сэбайна был пройден нами в 2 часа ночи, и вскоре появились небольшие пловучие льдины. На западе, в проливе Бьюкенена было усмотрено нечто похожее на береговой припай, но на основании наших последующих наблюдений я полагаю, что то был ряд отдельных низких льдин или, может быть, бухтовый лед, так и оставшийся невзломанным с предшествовавшей зимы.
    В 4 часа утра на востоке показался, по-видимому, плотный пак, но при дальнейшем продвижении обнаружилось, что это просто ледяное поле небольших размеров. В это время я поднялся на палубу и узнал, что мы находимся недалеко от мыса Кэмпердоун. Кругом открывалось зрелище изумительной красоты, напоминавшее не столько полярную ночь, сколько свежее октябрьское утро в Новой Англии. Наступила минута равновесия между приливом и отливом, и всё море было спокойно, как мельничный пруд. В иных местах успела образоваться за ночь тонкая пленка льда, что служило вестником приближения зимы.
    Судно остановилось на несколько минут, чтобы сфотографировать остров Бэч и землю, лежащую к западу. Картина, открывшаяся нашим взорам, представляла далеко незаурядный интерес. Солнце светило с исключительной яркостью, небо было совершенно чистое, если не считать немногих перистых облаков, и воздух отличался той особого рода прозрачностью, которая делает очертания далеких предметов необыкновенно резкими и отчетливыми. Всё побережье Земли Гриннеля было не только явственно видимо, но его отражение рисовалось даже на гладкой поверхности воды.
    Это зрелище глубоко нас взволновало. До сих пор только три корабля достигли столь высоких широт в этих водах, и ни одному из них не удалось это с такой легкостью как нам. Внешний вид этих полярных земель, большей частью свободных от снега и озаренных лучами осеннего солнца, отличался во всех деталях от того, что мы ожидали. Суровое величие и пустынность, составляющие главную особенность полярного пейзажа, правда, имелись здесь налицо, но поэтическая живописность и изысканная красота были преобладающими чертами.
    Но всего поразительнее казалось отсутствие льда. В 5 часов утра мы поравнялись с северной оконечностью острова Бэч. (С. 27)


fir-vst: Редкая книга, как в бумажном, так и в электронном виде. В крупных книжных хранилищах сети ее не сыскать. В 1886 году труд Грили был издан в Нью-Йорке в двух частях: около 1000 страниц, скан есть в интернете. В 1935 году, судя по оглавлению, была переведена и издана первая часть. Толщина томика — 340 страниц — это подтверждает.

________
Three years of Arctic service: an account of the Lady Franklin Bay Expedition of 1881-84, and the attainment of the farthest north by Greely, Adolphus Washington.

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
    Писать о чудесах во второй половине XX века – задача, которая может показаться трудной и неблагодарной. Чем можно удивить, чем можно поразить воображение человека, на глазах у которого осуществляются все мечты, когда-либо созданные самой смелой человеческой фантазией. Только в начале XX в. зародилась авиация, и смешные, беспомощные, похожие на этажерки аэропланы с трудом оторвались от земли, а через 40–50 лет человек уже овладел самыми разнообразными ракетами, и космические корабли один за другим ринулись за пределы нашей планеты. Если несколько лет назад взлет человека в космической ракете казался неповторимым подвигом, а сочетание достижений науки и человеческого мужества поразило весь мир, то уже наступил день, когда человек впервые в истории существования нашей планеты вышел из корабля в космическое пространство. И когда завтра человеческая нога ступит на поверхность Луны, это будет казаться естественным для тех, кто будет жить в этом завтра.
    Овладение внутриядерной энергией, атом, ведущий ледокол в просторах северных морей, гигантские сооружения, преграждающие воды рек, такие как Братская ГЭС, Асуанская плотина, – все эти достижения современной науки и техники, конечно, делают XX век веком колоссальных, невиданных, беспредельных возможностей.
    По словам одного из гениальнейших ученых нашего времени Альберта Эйнштейна, освоение источников внутриядерной энергии является гигантским стимулом для технического прогресса. Эйнштейн называет эту силу «самой революционной за все время, истекшее с тех пор, как доисторический человек открыл огонь».
    Использование атомной энергии в мирных целях открывает перед человечеством безграничные возможности для изменения всего облика нашей планеты, освоения пустынных пространств, улучшения климатических условий. Самая смелая фантазия не в силах представить всю полноту и красоту жизни, которая придет вместе с великими достижениями человеческой мысли и труда.
    Думая о прекрасном будущем, о чудесах, которые ожидают всех, кто придет в светлое завтра человечества, мы не должны забывать о пройденном человечеством пути, который сделал возможным все чудеса наших дней и создал условия для чудес будущего.
    Путь, пройденный человеком, – это путь упорных поисков, труда и свершений, путь творчества, – от грубого каменного топора до сложнейшего и точнейшего механизма космического корабля, вырвавшегося за пределы земного притяжения.
    С тех пор как в глубокой древности первобытные люди создали первые каменные орудия и добыли огонь, человеческая мысль не успокаивалась ни на минуту. Люди стремились все больше узнавать об окружающем мире, все активнее на него воздействовать. Бесконечно медленными были эти первые, робкие попытки человека. И лишь когда появилось земледелие, была открыта обработка первых металлов – меди и много позднее железа, – лишь тогда тысячелетия перестали отделять одно открытие от другого.
    Мы не будем прослеживать весь долгий путь развития человеческих знаний и навыков. Нас интересует лишь тот его отрезок, на котором стало возможным появление семи чудес света.
    Уже в III–II тысячелетиях до н.э. в древнем Египте и странах, возникших в долинах рек Тигра и Евфрата, научные знания людей и их технические навыки были очень высоки. Как об этом свидетельствуют сохранившиеся до наших дней научные сочинения древних египтян и вавилонян, развитие науки диктовалось в первую очередь хозяйственными нуждами.
    Земледелие было главным занятием жителей этих стран. Земледельцы нуждались в точном измерении полей, садов, строений. Ежегодные разливы рек покрывали поля наносами ила и уничтожали нанесенные межи. После спада воды участки нужно было перемеривать, чтобы установить границы между ними. Так появились единицы измерения, а вслед за ними и начатки математики. В древнем Египте и древнем Вавилоне умели решать различные геометрические задачи: вычислять площадь треугольников, трапеций и других фигур. Земля Египта и Междуречья нуждалась в искусственном орошении. В глубокой древности здесь строили сложные ирригационные сооружения – каналы, плотины, водохранилища. С их помощью при ежегодных разливах рек осушали низкие заболоченные равнины и орошали землю на высоких засушливых берегах. Так, у древней математики появились новые, более сложные задачи. Нужды практической жизни вызвали и появление календаря. Календарь помогал земледельцу точно определить, когда следует ожидать разлива рек. По календарю определяли время спада воды, начала пахоты, сева, уборки урожая. Люди начали измерять время. Появились сутки, месяцы, годы.
    Создание календаря стало возможным только после того, как люди приобрели определенные познания в астрономии. Началом года египтяне считали день, когда восхождение звезды Сириус совпадало с восходом Солнца. В этот день, 19 июля, в районе города Мемфиса начинался разлив Нила. День восхода Сириуса считался в Египте большим праздником. В храмах крупнейших городов Двуречья жрецы днем и ночью вели наблюдения за движением небесных светил – небо в Вавилонии не менее восьми месяцев в году было совершенно чистым. Результаты своих наблюдений жрецы тщательно записывали на глиняных табличках, хранившихся в архивах храма. Астрономы Вавилонии довольно точно определяли сложный путь движения планет. К VII в. до н.э. они научились даже предсказывать затмение луны. Вавилоняне и египтяне заложили основы многих естественных и точных наук – зоологии и ботаники, физики и химии.
    В греческих государствах наука начала развиваться позднее, чем на древнем Востоке. Передовой областью Греции была Иония^[1], тесно связанная с культурными восточными странами. Здесь в VIII–VII вв. до н.э. процветали торговля и мореплавание. Ионийские моряки нуждались в научных знаниях. Древним грекам не был известен компас. В открытом море они определяли местонахождение корабля по звездам. Для этого необходимо было знать астрономию. Многие ионийские ученые были хорошо знакомы с научными открытиями древневосточных астрономов. Больших успехов в изучении астрономии достиг величайший философ древности, уроженец малоазийского города Милета Фалес. По сообщениям античных авторов, Фалес сумел предсказать солнечное затмение 585 г. до н.э.
    С IV в. до н.э. под влиянием ионийцев научные знания распространились и в других греческих областях. Учеными Греции было сделано много важнейших открытий. Они занимались вычислениями величины земного шара, относительных размеров Солнца и Луны и их расстояний от Земли. В древности было высказано предположение о вращении Земли вокруг Солнца. Развитие математики в древней Греции также диктовалось прежде всего потребностями практической жизни. «Геометрия… приносит большую пользу архитектору, – говорится в одном из античных сочинений, – …она учит употреблению циркуля и линейки, что чрезвычайно облегчает составление планов зданий и правильное применение наугольников, уровней и отвесов. Также при помощи оптики в здание правильно пропускается свет с определенных сторон неба. А посредством арифметики составляют смету постройки, высчисляют ее размеры и путем применения геометрических законов и выкладок разрешают сложные вопросы соразмерности».
    Античная математика достигла больших успехов. В III в. до н.э. Евклид заложил основы современной элементарной геометрии, которая до сих пор носит его имя. Величайший математик и физик древности Архимед разработал основы механики, сделал ряд важнейших открытий в области геометрии.
    Научным открытиям сопутствовали и технические достижения. Изобретатели древности научились создавать сложные оросительные системы, строить корабли, на которых можно было совершать далекие путешествия. Они умели возводить мосты и прокладывать туннели. Замечательным созданием античной техники был водопровод на о. Самосе. Нам известны тончайшие медицинские инструменты, изготовленные древними мастерами. Античные механики изобрели водяные двигатели, создали разнообразные водяные и солнечные часы.
    Но самые значительные успехи были достигнуты древними в области строительного дела. Строительное искусство египетских и греческих мастеров стояло необычайно высоко. Оно как бы вобрало в себя все достижения научной и технической мысли своего времени. Многие творения зодчих и по сей день славятся как непревзойденные образцы архитектуры. Произведения великих архитекторов ценили и их современники. Ведь недаром пять из семи чудес света – это архитектурные сооружения. Прочтите историю их создания – и вы познакомитесь с архитектурой и техникой строительного дела в древности.
    Необычайного расцвета достигла не только архитектура, но и изобразительное искусство. Появление великих творений египетских и греческих художников было возможно только благодаря высокому уровню научных и технических знаний. До наших дней сохранились многие замечательные произведения, выполненные из камня или бронзы. Они свидетельствуют о том, что мастера древности прекрасно владели техникой обработки камня, искусно чеканили тонкие листы металла, хорошо знали литье. С этими отраслями техники вы познакомитесь в очерках, рассказывающих о создании двух великолепных произведений античных скульпторов, также причисленных к семи чудесам света.
    Но почему чудес именно семь? Случайно ли выбрано это число?
    Из глубокой древности ведет свое начало почитание числа 7 как священного. Тогда в основу календаря был положен лунный месяц. В течение лунного месяца – 28 дней – Луна прибывает и убывает, проходя при этом 4 фазы (четверть Луны, половина, полная Луна, новолуние). Эти фазы Луны сменяются через каждые 7 дней, они положены в основу нашей семидневной недели. Наблюдая за сменой фаз Луны, древние приписали особое, священное значение числу 7.
    У древних вавилонян было установлено 4 праздничных дня для каждого месяца – 1, 7, 15 и 28. Семь небесных светил (Солнце, Луна и 5 планет – Меркурий, Сатурн, Марс, Юпитер, Венера) были связаны с определенными небесными божествами. Каждому божеству был посвящен один день недели. В честь семи главных богов был воздвигнут семиступенчатый храм в Вавилоне. Согласно учению вавилонских жрецов, подземное царство мертвых окружало семь стен, покойник проходил через семь ворот, охраняемых стражами.
    Древние греки, как и другие народы, придавали большое значение числу 7. Число 7 фигурирует во многих легендах, например в мифе о чудовище Минотавре, которому ежегодно приносили в жертву 7 юношей и 7 девушек. В легенде о смертной женщине Ниобе, дерзнувшей оскорбить богиню Латону, упоминается о 7 сыновьях и 7 дочерях Ниобы, погибших от стрел детей Латоны – Аполлона и Артемиды. 7 считали священным числом бога Аполлона – покровителя искусств. В Греции почитали 7 мудрецов. К семи мудрецам причисляли замечательного ученого древности, математика и астронома Фалеса Милетского. Среди мудрецов называли и афинского законодателя Солона (VI в. до н.э.). У древних греков славились также Периандр из Коринфа и Питтак из Митилены, установившие тираническое правление у себя на родине. Однако славу мудрейших они снискали как самые выдающиеся философы. Вот как их мудрость воспел в стихах неизвестный поэт:

    «Мера важнее всего», – Клеобул говаривал Линдский;
    В Спарте «познай себя самого», – проповедовал Хилон;
    Сдерживать гнев увещал Периандр, уроженец Коринфа;
    «Лишку ни в чем!» – поговорка была митиленца Питтака.
    «Жизни конец наблюдай», – повторялось Солоном Афинским;
    «Худших везде большинство», – говорилось Биантом Приенским;
    «Ни за кого не ручайся», – Фалеса Милетского слово.^[2]

    С числом 7 древние греки связывали представление о чем-то законченном и совершенном. Поэтому среди множества великолепных творений древности именно семь самых прекрасных были причислены к чудесам. Причислены? Но кем и когда? В самом деле, когда же возникло представление о семи чудесах света?
    Упоминания о семи чудесах появляются в сочинениях античных авторов начиная с III в. до н.э. Именно тогда, по-видимому, и возникла сама идея выделить семь самых замечательных произведений древнего искусства. Кто первый «отобрал» семь чудес древности, установить невозможно. Более того, самый «отбор» происходил постепенно – одни чудеса сменяли другие. Именно поэтому у античных авторов встречаются разноречивые указания. Полное перечисление семи чудес приводит в эпиграмме (кратком стихотворении) греческий поэт Антипатр Сидонский (II–I вв. до н.э.):

    Видел я стены твои, Вавилон, на которых просторно
            И колесницам; видал Зевса в Олимпии я,
    Чудо висячих садов Вавилона, колосс Гелиоса
            И пирамиды – дела многих и тяжких трудов;
    Знаю Мавсола гробницу огромную. Но лишь увидел
            Я Артемиды чертог, кровлю вознесший до туч,
    Все остальное померкло пред ним; вне пределов Олимпа^[3]
            Солнце не видит нигде равной ему красоты.

    Много ценных и интересных сведений сообщает о семи чудесах древности римский ученый и писатель Плиний Старший (I в. н.э.) в своем сочинении «Естественная история». Его описания значительно пополняют наши представления о Колоссе Родосском, о храме Артемиды в Эфесе. Большой знаток всякого рода древних достопримечательностей, Плиний относит к числу семи чудес маяк на о. Фарос. Фаросский маяк вытеснил из числа чудес, приведенных у Антипатра, стены Вавилона. В некоторых сочинениях крепостные стены Вавилона называют вместо висячих садов^[4], а маяк на о. Фарос заменяет Александрийская библиотека. Среди чудес называли также Алтарь Зевса в Пергаме, а в римское время к семи чудесам причисляли знаменитый амфитеатр Колизей.
    В этом нет ничего удивительного. Древние мастера создали так много замечательных творений, что человек, пожелавший выбрать самые прекрасные, оказывался в затруднительном положении. Стены Вавилона также были достойны включения в число чудес, как и висячие сады. Александрийская библиотека – центр науки и искусства, насчитывавшая несколько сот тысяч книг, несомненно была чудом своего времени^[5].
    До наших дней сохранилось сочинение Филона Византийского «О семи чудесах». Выбор чудес в этом сочинении тот же, что и у Антипатра Сидонского. Каждому из чудес в книге дано подробное описание. Отсутствует только глава о Галикарнасском мавзолее, так как конец рукописи утрачен. Об авторе книги и времени его жизни в науке нет единого мнения. Некоторые ученые считают автором сочинения Филона Византийского – знаменитого механика и изобретателя, жившего в конце III в. до н.э. Ему принадлежит обширное сочинение из 9 книг по античной механике.
    По мнению других, книга о семи чудесах написана не ранее IV в. н.э., автор ее – неизвестный оратор, а сочинение его не что иное, как упражнение в красноречии. Действительно, многие описания Филона полны неумеренных похвал и явно отдают риторикой. Однако внимательное изучение тех фактов, которые Филон приводит в рассказе о создании Колосса Родосского, позволило некоторым ученым настаивать на том, что это сочинение написано человеком, хорошо разбирающимся в сложных технических вопросах. Его интересует и метод установки гигантской статуи и ее опора. Рассказ Филона о Колоссе Родосском послужил материалом для остроумной гипотезы о технике создания этой гигантской статуи^[6].
    Чудеса древности были необычайно популярны у современников. О них писали ученые и собиратели достопримечательностей. Их воспевали поэты и заучивали ученики в школах.
    Среди папирусов, найденных в Египте, ученые обнаружили любопытный документ. Прочесть его из-за многочисленных повреждений удалось не сразу. Когда же, наконец, разобрали сохранившуюся часть текста, то оказалось, что этот документ представляет собой своеобразное учебное пособие. Он дает нам возможность ознакомиться с тем, что заучивали школьники, жившие в древнем Египте 22 века назад. Школьникам полагалось знать имена знаменитых законодателей (в их числе упоминается уже знакомый нам Солон Афинский), живописцев, скульпторов, архитекторов (среди них названы создатели храма Артемиды и Галикарнасского мавзолея), а также изобретателей. Далее следуют самые большие острова, горы, реки и, что для нас особенно интересно, – семь чудес. К сожалению, эта часть рукописи очень плохо сохранилась. Среди перечисленных чудес можно разобрать только храм Артемиды в Эфесе, пирамиды и гробницу Мавсола в Галикарнассе.
    Чаще других к числу семи чудес древние авторы относили египетские пирамиды, висячие сады Вавилона, храм Артемиды в Эфесе, статую Зевса Олимпийского, мавзолей в Галикарнассе, Колосс о. Родос и Александрийский маяк. Именно эти произведения древних архитекторов и скульпторов принято считать семью чудесами света.
    Из них до настоящего времени сохранились только пирамиды. Все остальные были разрушены. Много труда пришлось приложить ученым разных стран, для того чтобы восстановить внешний облик исчезнувших памятников и технику их изготовления. Были тщательно изучены все описания чудес, встречающиеся в трудах античных авторов. Большую помощь оказали материалы археологических раскопок, пополнившие наши представления о Галикарнасском мавзолее и храме Артемиды.
    Каждому из семи чудес в книге посвящена специальная глава, в которой рассказывается об истории возникновения памятника, о том, как сложилась его судьба. Подробно изложены также те сведения, которыми мы располагаем о производственном процессе, технических приемах, использованных при создании знаменитых произведений древнего искусства.
    Знакомство с семью чудесами позволяет представить себе, какого высокого уровня мастерства достигли архитекторы и скульпторы, жившие много веков назад.

________
[1] К области Иония относились побережье Малой Азии и прилегающие острова.
[2] Клеобул из города Линда на о. Родос, Хилон из Спарты и Биант из Приены, города в Малой Азии, были также прославленными политическими деятелями.
[3] Олимп – гора в Фессалии. В древнегреческой мифологии Олимп считался местопребыванием богов.
[4] С таким вариантом был знаком знаменитый русский писатель XVII в. Симеон Полоцкий. В своем стихотворном сочинении «Рифмологион» он воспевает красоту семи чудес древности.
[5] О стенах Вавилона и Александрийской библиотеке см. подробнее в главах «Висячие сады Вавилона» и «Александрийский маяк».
[6] См. об этом главу «Колосс Родосский». Не исключено, что Филон Византийский действительно жил в IV в. н.э. К этому времени большинство чудес уже не сохранилось. В главе о Колоссе Родосском Филон мог использовать более древнее сочинение, автор которого был хорошо знаком с техникой.

Александра Александровна Нейхардт,
Ирина Александровна Шишова
СЕМЬ ЧУДЕС ДРЕВНЕГО МИРА

Ответственный редактор
академик В. В. Струве

OCR: fir-vst, 2015

* "Знание – сила" 1987 №10, С. 88–89.

Иркутск. Три века. Страницы жизни. Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1986 год. Составитель Марк Сергеев.
Марк Сергеев. С Иркутском связанные судьбы. Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1986 год.

    «Как Англия создала Лондон и Франция Париж, так Сибирь создала Иркутск. Она гордится им, и не видеть Иркутска – значит не видеть Сибири». Эту цитату из Н. Шелгунова, известного русского публициста прошлого века, мы найдем в обеих книгах, о которых у нас сейчас пойдет речь.
    Вдумаемся: Иркутск сравнивается с Лондоном и Парижем, в XIX веке – главными центрами мировой цивилизации и культуры, внесшими огромный вклад в духовную историю человечества. Есть ли основания для такого обязывающего сравнения?
    Ответом на этот вопрос могут служить свидетельства, собранные в книге «Иркутск. Три века», вышедшей в прошлом году к юбилею – 300-летию с момента присвоения Иркутску статуса города. Это объемистый том, составленный писателем Марком Сергеевым и содержащий множество полезных сведений. И свидетельств – в том числе таких людей, как Чехов и Луначарский. Чехов по пути на Сахалин останавливался в Иркутске и отметил, что это «…превосходный город. Совсем интеллигентный». Луначарский назвал его «…городом замечательным, даже увлекательным и во многом фантастичным», и особо упомянул, что «…иркутская публика, несомненно, любит свой театр», то есть что Иркутск – театральный город; а это и сегодня – высокая и редкая похвала, право на нее, если хотите, – самый верный показатель культурного уровня города.
    Еще один показатель – легенды. В Иркутске их много, и слышал я их от самых разных людей. Одна связана с театром, вернее, с его зданием, построенным в конце прошлого века столичным архитектором В. Шретером; легенда гласит, что иркутские купцы, решив построить театр, послали Шретера на два года в Европу за свой счет – пускай, дескать, посмотрит, поучится. Ездил он или нет – не знаю, но театр выстроил отличный, один из лучших в России. Иркутский писатель П. Маляревский упоминал, что в задании архитектору было специально оговорено, чтобы в театре нельзя было устраивать танцы и маскарады, – поэтому там низкие коридоры и небольшие фойе.
    Другая легенда утверждает, что, якобы, сам славный Кваренги создал проект «Белого дома», дворца на набережной Ангары (сначала принадлежавшего купцу Сибирякову, а потом купленного у него для генерал-губернаторской резиденции). Выяснилось, однако, что здание по проекту Кваренги в Иркутске действительно было построено – только это не «Белый дом», а гостиный двор, ныне уже не существующий.
    В фойе Иркутского Дворца пионеров я увидел еще одну легенду – «декабристский цветок», тропическое растение в кадке. На кадке висела табличка, гласившая, что цветок подарен дворцу жителем Иркутска; бабушка этого иркутянина была горничной у Волконских, и они, уезжая, подарили ей цветок – он рос в этой семье больше ста лет. В дни своего последнего пребывания в Иркутске я снова пошел во Дворец пионеров, но цветка там уже не было. И я вспомнил, как женщина, ухаживавшая за цветами (там целый зимний сад), говорила, что это растение, наверное, нужно бы отвезти в Дом-музей Волконских. Надо полагать, отвезла.
    А рассказываю я обо всем этом, чтобы было понятно: Иркутск – особенный город. И еще многое мог бы рассказать.
    И есть в этом городе Марк Сергеев – человек, сознательно поставивший своей целью сохранение духовности Иркутска и, по возможности, приумножение ее. Скажете – цель для одного человека слишком большая, неподъемная? Но Сергеев делал и делает многое для ее достижения. Секретарь Иркутской писательской организации, он еще и ответственный секретарь выходящей в Восточно-Сибирском издательстве завоевавшей всесоюзную известность серии декабристских документов и материалов «Полярная звезда» (предполагается пятьдесят шесть томов, одиннадцать уже вышло). Он же – в числе организаторов иркутских «Декабристских чтений». Короче, Марк Сергеев – один из духовных центров Иркутска; я перечислил лишь небольшую часть его дел, связанных с городом.
    В течение десяти лет вел он по местному телевидению передачу «С Иркутском связанные судьбы». А из них выросла книга с этим же названием. Точнее, пока вышла первая из предполагаемой серии таких книг; всего их пока намечено выпустить шесть. В первой – биографии Ганнибала (того самого, «арапа Петра Великого»), основателя Российско-Американской компании Григория Шелехова и его сподвижников и продолжателей его дела – Александра Баранова и Ивана Кускова (между прочим, иркутский генерал-губернатор И. Пиль считал всю Русскую Америку – побережья Аляски, Алеутские острова, поселения в Калифорнии… Американским уездом Иркутской губернии!), «отца русской журналистики» Николая Полевого, декабриста Сергея Трубецкого и его жены Екатерины Ивановны, первой из жен декабристов отправившейся за мужем в Сибирь.
    С Иркутском связанные судьбы… У одних на недолгое сравнительно время, как у Ганнибала – для него этот город был лишь эпизодом; крестник Петра I после смерти царя был услан в Сибирь и по приказам всесильного Меншикова ехал все дальше, добрался до Иркутска, потом был возвращен в Россию, но до того успел все-таки построить Петропавловскую крепость недалеко от Кяхты. Другие провели в Иркутске только детство и первые годы юности, как Николай Полевой, а главное дело своей жизни совершили на западе, в Петербурге и Москве.
    Парадоксально, но большую часть своей жизни провел в Иркутске не урожденный сибиряк, а декабрист, боевой офицер, представитель одной из знатнейших русских фамилий, князь Сергей Трубецкой, «самый замечательный человек из всех иркутских жителей», как писал о нем мемуарист; он-то очутился в Иркутске не по своей воле, но сам факт его и других декабристов жизни в этом городе очень много значил для Иркутска.
    С Иркутском связанные судьбы – это очень обширное понятие, и Марк Сергеев, задумав целую серию таких биографий, поступил совершенно правильно. Потому что город – это в огромной степени люди, его населяющие за века его жизни, и Иркутск стал особенным городом, поскольку все три века его истории в нем жило много особенных людей; обстоятельства складывались, конечно, не всегда благоприятно для них, но, как правило, благоприятно для этого города. В нем еще в XVIII веке было учреждено генерал-губернаторство – и потому здесь появилось больше, чем в других местах, дворянской интеллигенции, которая в свою очередь повлияла на формирование интеллигенции купеческой и разночинской. В Сибири не было крепостного права – тоже фактор важнейший.
    Во всяком случае, Иркутск и Москва заказали одинаковое количество книг, когда стали выходить первые тома «Истории государства Российского» Карамзина (по пятьдесят экземпляров). То есть культурные и духовные традиции города начали складываться давно, «культурный слой» в Иркутске получился мощным.
    А после Великой Отечественной войны городу просто повезло. Когда в Сибири началось строительство предприятий большой индустрии, и многие города (Красноярск, Новосибирск, Омск) многократно увеличили свое население, Иркутск рос медленно – предприятия, требовавшие значительного числа рабочих, были рассредоточены по городам-спутникам в двадцати–пятидесяти километрах от Иркутска, в Ангарске, Шелехове, Усолье-Сибирском. А сравнительно небольшие контингенты приезжего люда Иркутск успевал ассимилировать, вместо того чтобы быть поглощенным ими.
    Вот так складывался этот город. Кажется, ни одна страница истории города не оказалась пропущенной в книге «Иркутск. Три века». Ни пребывание в этих местах протопопа Аввакума (между прочим, с его «Жития» начинается изданная в Иркутске серия книг «Литературные памятники Сибири»), ни то, что Иркутск был долгие годы центром «Русской Америки», ни жизнь в нем декабристов, ни время революции и партизанской войны в этих краях, ни, естественно, новейшая история города.
    И на всех этапах этой истории находились люди, присутствие которых очень многое значило в духовном облике Иркутска. Вот хотя бы декабристы. Многие из них поселились здесь после каторги, и мемуаристы единодушно отмечают, каким благотворным для города было пребывание в нем этих людей. Сегодня в Иркутске живет один из крупнейших наших писателей, Валентин Распутин, – не переезжает в Москву, понимая, чтó эта земля дает для его творчества. Его словами, приведенными в книге «Иркутск. Три века», я и хочу закончить:
    «Стоит Иркутск, умудренный историей и жизнью, спокойно и мудро, зная себе цену, в меру знаменитый и прежней славой, и новой, в меру скромный, издавна культурный, традиционно гостеприимный… стоит Иркутск, наделенный долгой и взыскательной памятью камня своего и дерева, с любовью и немалым удивлением взирающий на дела нынешних своих граждан, которые составляют 600-тысячное население, по-родительски оберегающий их от зноя и холода, дающий им жизнь, приют, работу, родину и вечность».
    История Иркутска – неотъемлемая часть истории России. ■

________
⇑ Марк Сергеев. Жизнь и злоключения Абрама Петрова – арапа Петра Великого

OCR: fir-vst, 2015